В третью стражу [СИ] - И Намор

    Во-первых, судетский кризис случился на два года раньше "намеченного" и в совсем иной политической обстановке, осложненной к тому же еще одним политическим убийством – на этот раз маршала Тухачевского в Париже. И Мюнхена нет, и пока не предвидится, и Франция настроена весьма воинственно, если не сказать, агрессивно и явно антинемецки. И не только Франция. Теперь после крови – и, надо сказать, большой крови, — пролитой в Судетах, сдаваться на милость победителя, буде ими окажутся немцы, чехам, никак не с руки. И, кажется, в Праге кое-кто это уже твердо осознал и выводы, однозначные, из этого осознания сделал. Бенеш[328] – демократ хренов – договорился с националистом Гайдой[329], возвратив того уже в апреле на действительную службу и, что характерно, в той же должности, с какой генерала убрали десять лет назад, обвинив – вот юмор-то где! — в шпионаже в пользу СССР. И вот, теперь уже заместитель начальника чешского генерального штаба, генерал Гайда, — "пробивает" в парламенте "новый план вооружений" и откровенно готовит страну к войне на два фронта: против Австрии и Германии, имея при этом за спиной опасную до крайности и ничего не забывшую Польшу[330]. Но и в самой Германии не все так гладко, как случилось в известной истории. О том, что немецкий генералитет был на самом деле отнюдь не в восторге от резких "телодвижений" своего фюрера им – то есть, Степану и остальным — Ольга рассказала еще в Арденнах. Однако в реальной истории армия быстренько заткнулась, стоило Адольфу "переиграть" Антанту в вопросе о ремилитаризации Рейнской области. И вот теперь, когда Гитлер получил такой афронт, положение в Германии безоблачным уже отнюдь не выглядело. И в Судетах пощечина, и в Рейнской области au creux de l'estomac[331]. Впрочем, обольщаться не стоило. Оппозиция в Германии еще по-настоящему не созрела, да и не успеет созреть, если ей, разумеется, не помочь. Уже в начале мая появились первые признаки того, что Англия продавит все-таки возвращение Рейнской области Германии. Не совсем так, как хотел Гитлер, но в качестве компенсации за "умиротворение" Судет. Так что свой политический козырь Гитлер все-таки получит, и с этим, к сожалению, ничего уже не поделаешь. И все-таки, все-таки... Два, казалось бы, случайных "теракта", а на выходе совсем другая история, а на носу еще и Испания, и другие задумки в запасе имеются. Так что, выходит, все не зря.

    "Не зря", — окончательно решил Степан, подавив поднявшуюся было тоску, и уже спокойно, без раздражения и чувства вины, взглянул на рекламный плакат "Танго в Париже".

    Татьяна была хороша на нем. Не лучше Фионы, разумеется, но тоже красавица, и...

    "Все будет хорошо. — Твердо сказал себе Матвеев, прикуривая очередную сигарету и подзывая официанта, чтобы заказать еще вина. — А если и плохо... то хотя бы не зря".

    4. Виктор Федорчук, Париж, 30 июня 1936 года, среда

    Вероятно, ему следовало бы подумать о найме какого-нибудь приличного жилья. О, нет, ничего роскошного, но все-таки свое, пусть и весьма условно "свое". Гостиница никогда не станет местом, которое можно назвать домом, даже если это очень хорошая гостиница.

    Виктор поправил перед зеркалом шейный платок, сдвинул чуть вниз – на нос – очки с круглыми стеклами, так чтобы можно было при желании посмотреть поверх дужек, усмехнулся в стиле Джонни Деппа, глянул на часы: без десяти девять, — и вышел из номера. После вчерашнего, можно было бы и не вставать в такую рань, но привычка вторая натура, а "вчерашнее" — теперь уже не что-то из ряда вон выходящее, а образ жизни. Но раз уж проснулся, то следует подумать о завтраке, а это, увы, нечто-то такое, что, не имея собственной кухни, получить можно только в каком-нибудь кафе или бистро, — завтракать в гостиничном ресторане ему не нравилось. Слишком большое помещение, слишком много народу, а Виктору за завтраком хотелось побыть "одному". И пусть для человека, не первый месяц проживающего в гостинице, — одиночество принципиально недостижимо, но стремиться-то к идеалу никто запретить не может. А тихое уютное кафе – всего в пяти минутах неторопливой ходьбы...

    Хозяин Виктора уже знал, а потому, не задавая лишних вопросов, положил ему на столик утреннюю "Le Figaro" и поставил стакан минеральной воды "Perrier". Ну, а кофе с коньяком – единственная "еда", на которую Виктор был способен по утрам, — должны были появиться чуть позже. Но Федорчук никуда и не спешил. Он выложил на столешницу сигареты и спички, закурил и раскрыл газету.

    Визит премьер-министра Бенеша в Москву...

    "Однако!"

    Трудно сказать, было ли интересно читать газеты в "настоящем" 1936 году, но сейчас, что ни день, пресса приносила такие новости, что оставалось только руками развести! И что же, милостивые государи, должно было означать данное сообщение? Ездил ли Бенеш в Москву в конце июня 1936? Этого, по-видимому, не могла сказать даже знающая, казалось бы, все баронесса Альбедиль-Николова. Однако если брать события "в целокупности", чехи не уставали удивлять ошеломленную Европу своими крайне резкими движениями. Впрочем, кое-кто им в этом самозабвенно помогал, так что скучно не было. Не успела еще угаснуть пальба в Судетах, и Лига Наций – не без вмешательства одного из ее создателей[332] – только-только начала неторопливый разворот "лицом к немецкой проблеме", а в Праге, при молчаливом одобрении Коминтерна, уже состоялся противоестественный союз коммунистов, национально-социалистической партии, Града[333], и крайне правых. Кажется, Бенеш и некоторые другие чешские политики успели осознать, чем чреваты для них последние события в Судетах. Но, с другой стороны, не в вакууме же они жили? Отнюдь нет. Германия заключила союз с Австрией, и сближение этих двух стран, населенных, в сущности, одним и тем же народом – немцами – начинало пугать не одних лишь чехов. А ведь в Берлине и Вене не молчали, а говорили, и говорили нервно и громко. Едва ли не кричали. Гитлер так и вовсе впал в истерику во время последней речи в Нюрнберге. А у чехов, если кто забыл, не с одними немцами не срослось. Польша с Венгрией только и делали, что "внимательно следили за событиями", то есть, попросту ждали подходящего момента, чтобы вцепиться чехам в глотку. И никакая Малая Антанта ничем помочь здесь не могла. У Румынии и Югославии хватало своих проблем, так что ориентироваться приходилось на собственные – не такие уж и значительные, если честно – ресурсы, да на сильных мира сего: на Францию, роман с которой пока еще не совсем выдохся, и на Советский Союз, который неожиданно оказался не просто дружелюбным нейтралом, а, пожалуй, даже верным союзником. Англия имела в этой игре собственные интересы и Чехословакии определенно не сочувствовала. Вернее она сочувствовала и тем, и другим, а главное думала о себе и своих вечных интересах. Из остальных игроков следовало, вероятно, принять во внимание позицию Италии, но итальянцы стремительно эволюционировали от "объективного нейтралитета" к "душевному согласию" с явно набиравшей силу Германией.

    Визит премьер-министра Бенеша в Москву...

    "И что последует за этим?"

    — Ваш кофе, месье, — хозяин поставил перед ним чашку с горячим и одуряюще ароматным кофе и улыбнулся, пододвигая рюмку с коньяком. — И ваш коньяк.

    — Благодарю вас, Гастон. Вы неподражаемы! — Ответил любезностью на любезность Виктор, и в этот момент его неожиданно окликнули с бульвара.

    — Дмитрий?! — С очень характерной интонацией – неуверенность, растерянность, сдерживаемая радость – окликнули его. — Дмитрий Юрьевич?

    Но, слава богу, Дмитрий Вощинин так и не смог стать его вторым я, и к имени Дмитрий, Виктор привыкнуть не успел, так что сначала даже и не понял, что обращаются к нему. А когда понял, когда оценил и смысл слов, и интонацию говорившего, и то, что произнесено его прежнее имя было по-русски, то был уже готов и, более того, четко представлял себе, что и как следует делать. Он никак не отреагировал на оклик, еще раз улыбнулся хозяину кафе и, подняв к носу рюмку, с вожделением принюхался к коньяку.

    — Дмитрий Юрьевич! — Голос показался Федорчуку знакомым, но оборачиваться было нельзя, он и не обернулся. Пригубил коньяк и вернулся, было, к газете — "Бесчинства анархиствующих элементов в Испании" — но человек был упорен. Он был, по-видимому, из тех, кого "с мысли не сбить"

    — Прошу прощения, месье! — Сказал по-французски невысокий крепкий мужчина, подходя к его столику.

    — Да? — Виктор посмотрел на подошедшего поверх очков совершенно "равнодушным" взглядом, и, верно, преуспел, потому что мужчина уже не просто смутился, а форменным образом опешил, окончательно осознав, что обознался.

    Но если уж судьба допустила, чтобы этим утром Федорчука узнал кто-то из "старых парижских знакомых", то она же побеспокоилась и помочь своему любимцу – а Виктор искренне ощущал себя в последнее время ее любимцем, — выйти из положения самым наилучшим образом.